Непростой художник с простой фамилией

Саратовской земле есть кем гордиться. Сколько здесь родилось людей, завоевавших, как минимум, известность, как максимум, мировую славу, практически не подлежит точному подсчету. Немало среди них и творческих личностей: актеров, писателей, художников…

Вот и наш сегодняшний герой – художник. Художник необычный, возможно, не совсем близкий сердцу ярых приверженцев реалистического искусства, но всё-таки его картины имеют свой совершенно узнаваемый стиль, а созданные образы прочно отпечатались в памяти нескольких поколений зрителей.

Очень многие, впервые услышав его имя и фамилию, насмешливо хмыкают. Не потому, что с неуважением относятся к личности (как правило, большинству людей о нем мало известно), но от сочетания заложенных в них  простоты и необычности.

Да и неудивительно!

Сын сапожника и служанки. Что могло ожидать его в будущем? Вариантов мало: продолжить дело отца или же получить другую рабочую профессию. Одним словом, лишь в горячечном бреду можно было представить себе, что он станет не просто художником, но художником-философом, удивительно выразившим свое время и при этом нарушившим многие каноны в искусстве. Напишет несколько книг. Будет преподавать. Объездит множество стран мира. Женится на француженке и (через 16 лет!) в 44 года станет отцом долгожданной и горячо любимой дочери…

  

А ведь всего этого могло не быть!

В своей биографической книге описывает наш герой случай, произошедший с ним в детстве.

Однажды летом, сдав последний экзамен в гимназии и получив похвальный лист за очередной законченный учебный год, мальчик отправился с приятелями на Волгу. Плавал он тогда не очень хорошо, но из ребячьего самолюбия решил заплыть дальше других. Вскоре ему стало понятно, что сил на возвращение на берег не осталось.

«Берег был далеко; как во сне, далеко были на берегу товарищи... Хочется отдохнуть. Тянет в себя расступающаяся вода... В первый раз отдаюсь ей, опускаюсь, сглотнул воды.

Вынырнул к небу через всю мою силу и понял, и закричал, как мог: «Тону, спасите».

Борьба кончилась... Мягкая, теплая Волга засластила мой рот. Я не противлюсь Волге... В мозгу острая мысль о матери (...)

Бывает глубокий сон. Впадая в него, как бы проваливаешься. А еще похоже, будто окутываешься шубами, одеялами и там где-то в завертке этой делаешься тоненьким, как стебелек, и потом исчезаешь совсем. Сновидений не бывает в таком забытьи – плотно тогда, непроницаемо и темно во всех уголках черепа.

Пробуждение от подобных снов также бывает особенным. Откуда-то из глубины начинаешь выкорчевываться наружу. Состояние полусознательное, безмятежное, как будто в вате похоронен, глухо в ней, вылезти из нее трудно, она мнется и не дает опоры рукам... Но мне не хочется вылезать, тем более до меня доносятся издали звуки человеческих голосов, и от этого мне еще спокойнее.

Прорыв сознания – и голоса уже здесь, рядом. Я различаю их. Грубый мужской голос лаймя лает и разносит кого-то. Голос простой, земной голос, – таких во сне не бывает, а в ругани мне слышатся ноты сердечного трепета.

Уже доносятся отдельные слова и складываются для меня в понятия: голос грубит обо мне: – Чертенята, купаются во всех дырах, так разэтак...

Отличаю второй голос, более молодой:

– Дышит, Ильюха, дышит...

– Знаю... – отвечает мужик».

(«Хлыновск»)

Спаситель Ильюха – Илья Федосеевич Захаров – местный житель, отличный пловец. В дальнейшем разговоре выясняется, что так вовремя проплывавшие мимо на лодке мужики вообще-то в тот день собирались идти домой пешком…

1895 г.

Счастливый случай? Да! Тем более, что имя спасенного – Кузьма Петров-Водкин (5.11.1878 - 15.02.1939), будущий художник, писатель, педагог. А дело происходило в городке Хвалынске Саратовской губернии.

Негладким оказался и путь Кузьмы Сергеевича в будущую профессию.

«Обрывками каких-то случаев, ведомый интуитивным желанием, пододвинут я был к моей профессии. Как листья артишока, отваливались, одна за другой, навязываемые со стороны возможности стать механиком, железнодорожником, учителем, и оголилась одна возможность, неминуемая, – упереться в живопись».

Как видите, опять упоминается случай, интуиция.

Через много лет в своей знаменитейшей картине «Купание красного коня», написанной в 1912 году, художник отразил свое предчувствие грядущих, страшных для судьбы родной страны событий Первой мировой войны и революции.

Когда в 1914 году началась мировая война, у Кузьмы Сергеевича, по его собственному признанию, неожиданно мелькнула мысль: «Так вот почему я написал «Купание красного коня». Неизвестные даже самому художнику причины вдруг обрели объяснение.

Необычный человек создавал необычные картины. Про «Красного коня» мы уже упомянули. А видели вы «Петроградскую Мадонну»? «Мать»? «Фантазию»?

Как ему удавалось заглядывать в необъяснимые дали, затем открывая их другим людям?

Автопортрет. 1921 г.

Дочь художника, Елена, однажды высказалась так: «Отец написал несколько автопортретов в разные годы. Он по-разному одет, у автопортретов разный колорит, различные композиции, но есть в них и нечто общее: это пристальный взгляд из-под густых бровей. Взгляд человека, умеющего смотреть, сделавшего это своей профессией».

Несмотря на то, что родился мальчик в самой простой семье, воспитание он получил весьма правильное. Во-первых, рос в атмосфере любви и заботы, которая дала ему силы на многие годы вперед.

Во-вторых, его рано научили читать, стремиться к знаниям, и в окружающих видел он тягу к чтению и уважение к грамотным людям.

«Вообще интерес и почтение к печатному слову были сильны, – народ наивно верил, что пустым и ненужным бумагу портить не будут, а редкость явления в быту умеющего читать делала грамотея особенно ценным и эксплуатируемым вовсю.

Портрет матери

Вернусь к матушке, которая, несмотря на всю занятость по дому, урывала кусочки отдыха на чтение.

Помню, и для меня праздничные, эти моменты, когда нет хозяев или когда работа до завтра закончена: мать сядет у раскрытого на террасу окна и уйдет в книгу.

Я убегу играть, наиграюсь, вернусь, а мама сидит как была, лицо ее вне данного момента и пространства, то весело внутренней радостью, то грустно печалью за страдающего героя.

От нее унаследовал я запойное чтение моего детства и юности».

Ко времени поступления в школу мальчик был довольно начитанным (хотя чтение складывалось бессистемно) и даже пробовал силы в сочинительстве. Например, написал стихотворное послание к отцу, который в это время далеко от родного Хвалынска служил в солдатах.

Фигура отца. 1909 г.

Милый папа мой,

Приезжай домой,

Сыночек тебя ждет,

К себе зовет...

Здесь хорошее житье. –

Привези, папа, ружье.

Стишки пользовались популярностью в доме, где работала мать. Некоторые из дворовых людей даже выучили их наизусть))).

Это случилось еще до увлечения рисованием. Но вскоре пришло и его время.

«У дяди Вани в кладовке попались мне горшки с масляной краской и пара кистей. Здесь же нашел я обрезок белой жести. Я написал на нем картину-пейзаж. Кисти были толстые, чтобы изобразить ими листья деревьев; тогда мне пришла мысль использовать притычку полустертой щетины, чтобы изобразить крону. По белым стволам, притыкая другой цвет, я изобразил стволы березок».

Первым ценителем первой картины юного живописца стала бабушка.

– Это что такое? – сразу взяла прицел Арина Игнатьевна на пейзаж, еще не решив, нет ли тут подвоха какого. – Сам сделал? Так... – поджала губы и долго смотрела. Видно было, что жестянка ей нравится, но старуха не могла покуда вывести что-либо путевое из этого занятия. Потом сказала:

– Ну, вот и хорошо. Это как раз на могилу дедушки Федора. Вроде – как под деревьями лежать будет и о тебе ему память... Слова только пропиши.

Слов я не писал, а дощечка и без них утвердилась над дедушкиной могилой. На дожде, ветру и снеге скоро вылиняла моя жестянка. От пейзажа одна зеленая притычка осталась, да стволы березок, когда под мою первую живопись легла и сама бабушка Арина, и тогда я, не трогая оставшегося, написал внизу по жестянке: «Спи, милая бабушка».

Интересно, что на уроках рисования в школе Кузьма Водкин не очень-то блистал. Но тут случился смешной эпизод, изменивший положение дел.

Автопортрет. 1926-1927 гг.

«Однажды, на каком-то уроке слушая изложение учителя, я новым кипарисовым, тонко очиненным карандашом стал чертить на чистом листе общей тетради. Это было впервые, что, распределяя штрихи на бумаге, я почувствовал, как чернящий материал меняет значение плоскости листа, как на этой плоскости возникают выходящие над бумагой явления и явления углублений, как бы дырявящие лист...

Голос учителя провалился в небытие. Вковыриваясь в бумагу и находя выражения рельефа и глубины, я забыл обо всем. Мне казалось, я первый открываю эту магию изобразительного искусства... Я горел в этом процессе, когда под острием моего карандаша как лепестки отрывались от бумаги иллюзорности, то подымаясь над тетрадью, то уходя вглубь, фактически же оставляя ее в одной плоскости. Какими жалкими вдруг встали в памяти головки, лошадки и домики славящихся рисованием учеников...

Я очнулся, когда надо мной услышал полный сарказма голос учителя:

– Забавляешься, дуро, сатано, – и Петр Антоныч ткнул пальцем в мой рисунок. В этот-то момент с ним и произошла перемена: он отдернул руку.

– А ну-ка, ну-ка, что это у тебя? – Он взял от меня тетрадь и начал рассматривать, отстраняя и приближая к глазам страницу, жмуря глаза. Наконец Петр Антоныч весело засмеялся, отошел к своей кафедре и, показывая рисунок классу, сказал:

– Вот, чтобы слушать уроки, чем занимаются некоторые. Затем, обращаясь к отдельным ученикам, стал спрашивать:

– Юркин, что сделал Водкин с тетрадью? Юркин – смешливый парень – фыркнул:

– Очень просто, – разорвал, да и только тетрадку, а она четыре копейки стоит.

– Так, так...

– А ты что скажешь, Сибиряков? – с довольной улыбкой на лице спрашивал дальше учитель.

– Страница надорвана посредине... – ответил мальчик. Серов заявил, что страница, очевидно, взрезана перочинным ножом.

Напуганный вначале резкостью Петра Антоныча, после перемены в его поведении я был вовлечен в происходящее не меньше товарищей, ибо теперь, смотря тетрадь на расстоянии, я и сам, даже знающий секрет, видел разорванную страницу и клочки разрывов, торчащие на зрителя. Изобразительная иллюзия была столь крепкой, что, когда учитель, после опроса, объявил, что «дыра» нарисована, класс засмеялся.

Окрестности Хвалынска. 1909 г.

– Да это на ощупь видно, – вскричал Юркин. Юркин и потрогал первым страницу и с таким удовольствием захохотал, что Петр Антоныч заметил:

– Что же ты ржешь так, дуро?

– Да как же, Петр Антоныч, ведь одурачил же нас всех Водкин, – сквозь смех ответил Юркин...

Этот рисунок обошел школу и преподавателей и был оставлен в архиве школы. После такого выступления я был признан первым по рисованию и до выпуска нес собой это первенство».

Родной город хорошо подготовил Кузьму Сергеевича к дальнейшему творческому пути. Хвалынск расположен в красивейших местах. Удачнее места для рождения и формирования художника не найти. «Здесь обдумывал я людей, животных и птиц. Устанавливал на свои места ценности, симпатии и ненависть. Здесь научился я любить землю – от влажной гряды с набухавшими ростками, ухоженной моими руками, до ее массива, ворочающего бока луне и солнцу».

Кроме того именно здесь он с интересом и удовольствием получал первые уроки у иконописцев, а еще общался с художником-вывесочником, который совсем не был талантливым, но именно от него впервые услышал Кузьма не только имена таких мастеров, как Маковский и Айвазовский, но и о существовании на свете художественной школы, в которую тут же страстно захотел попасть.

«Все во мне и в моем творчестве заложено было на моей родине, в моем родном Хвалынске».  Он всегда был благодарен городу детства и приезжал туда всегда, и жил там подолгу, черпая вдохновение.

Родительский дом в Хвалынске. 1909 г.
Источник фото:http://oldsaratov.ru 

Но будучи юным выпускником четырехклассного училища Кузьма стремился покинуть провинциальный городок, выйти на новые орбиты бытия. И мечты вскоре стали сбываться.

Вначале случился отъезд в Самару ради поступления в железнодорожное училище, там юноша потерпел провал на экзамене (как это происходило, Петров-Водкин не без юмора описывает в книге «Пространство Эвклида») и, как следствие, грустное осознание «сумбурности и бессистемности» полученного ранее образования, его недостаточности для поставленных высоких целей.

Экспозиция художественно-мемориального
музея К. С. Петрова-Водкина

Не всё складывалось удачно. Случались периоды очень трудные, даже отчаянные. Но он никогда не уставал наблюдать, впитывать, учиться, думать.

Долго застенчивость не позволяла юноше прийти в Классы живописи и рисования в Самаре, а когда решился, был принят туда на учебу.

Потом путь привел его в блистательный Петербург, он учился в Центральном училище технического рисования барона А. Л. Штиглица (в 1895-1897 гг.).

Затем Москва, учеба в Училище живописи, ваяния и зодчества в мастерской В. А. Серова (в 1897-1905 гг.). Посчастливилось встречаться с необыкновенными людьми того времени (к примеру, видел Петров-Водкин философа Владимира Соловьева, писателя Льва Николаевича Толстого, мецената Савву Мамонтова и др.). Знавал множество великолепных художников, часть которых входила в ближайший круг общения Кузьмы Сергеевича.

Натюрморт с письмами. 1925 г.

Между тем время шло, человечество с энтузиазмом встретило XX-е столетие и, как это часто бывает при смене веков (нам тоже выпало счастье испытать подобное настроение на себе), многим хочется что-то изменить и в собственной жизни, тем более, если она чем-то не устраивает. Потому в апреле 1901 года снедаемый недовольством по поводу собственного творческого развития Петров-Водкин с приятелем решает отправиться за границу.

«Надо было бежать, хотя бы временно наглотаться другой действительностью...»

План составлен в духе авантюрного романа. Наш земляк проявил себя незаурядно в непростых финансовых обстоятельствах (учитесь, студенты!).

«За зиму скопил я около сотни рублей. Главная задержка заключалась в неимении машины.

Я направился по магазинам велосипедных фирм и стал предлагать продавцам комбинацию: за рекламу поездки за границу предлагал я им снабдить меня машиной на выгодных прокатных условиях. После нескольких несообразительных торговцев попал я на представителя одной немецкой фирмы, который меня понял, и за 25 рублей проката я получил великолепной прочности дорожный, оборудованный багажником, велосипед.

Училище дало мне отпуск и право на заграничный паспорт. Маршрут мною был намечен следующий: Москва, Варшава, Бреславль, Прага, Мюнхен и Генуя, – Генуя – это уже просто для финиша: Средиземное море – обрез – вода, а для моего спутника, который вызвался сопровождать меня, окунуться в волны этого моря было чуть ли не целью его путешествия.

Географическая карта, ящик с красками, альбом, смена белья, чайник, тигровой окраски плед, вельдог в одном кармане и четырнадцать золотых пятирублевок в другом – был мой багаж. Рабочая шерстяная блуза, высокие сапоги и кепи – был мой костюм».

Натюрморт с пепельницей. 1920 г.

Начало пути двух новоиспеченных велотуристов развитием своего сюжета просится в трагикомедию.

«На Воробьевых горах пошел снег. Шоссе было жидкое и скользкое. (…)

Грязные и промокшие, заночевали мы в деревне за Серпуховом, с большим трудом найдя избу, в которую нас пустили запуганные прохожим людом подмосковники».

Кроме того появилось еще одно серьезное осложнение. Фирменный велосипед Кузьмы Сергеевича вёл себя отлично, а вот подержанный велосипед его спутника вскоре не вынес дорожных передряг. Сначала лопались шины и цепь, а через несколько дней и вилка треснула пополам.

Натюрморт с розами. 1922 г.

Возвращаться с позором домой не хотелось, и они временно расстались: Водкин покатил дальше, а товарищ отправился чинить «железного коня», но с уговором позже встретиться в Польше.

Наступает невероятно насыщенная пора жизни художника. За время пути Кузьма окреп, повидал доброту одних, и недоброжелательство других встреченных им людей. Множество разнообразных впечатлений получил он и от путешествия в чужедальних странах (кстати, в Европе они с приятелем то встречались, то расставались вновь). Там Петров-Водкин не просто путешествует, но проходит большую школу, осваивая  свою профессию, а также получает знания в науках, к которым раньше даже не подступался. В 1902-ом возвращается в Россию, в 1905 году опять отправляется в Европу совершенствовать мастерство. Именно тогда художник почувствовал, что вступает в искусстве в пору зрелости, когда не боишься ответственности. И не только в искусстве.

Ведь именно в той поездке, в 1906 году, Кузьма Сергеевич встречает свою любовь. Художник жил под Парижем в пансионе, владелицей которого была его будущая тёща, и познакомился с ее дочерью Марией. Довольно быстро он сделал предложение юной доброй девушке. И интуиция вновь не подвела Петрова-Водкина.

Портрет Марии Федоровны
Петровой-Водкиной,
жены художника

Из воспоминаний дочери Елены: «Мама с большой обязательностью относилась к заботам о домашнем хозяйстве. Она умела все делать сама: хорошо готовить, шить, вязать. Заштопанные чулки или носки выглядели у нее красивее новых, потому что она штопала, как будто вышивая, и чулки становились ажурными – с цветами и бабочками, а заплатки выглядели как нарядные аппликации. К тому же ее характер позволял делать все это с увлечением, интересом. Ей удавалось вносить в повседневные хлопоты своего рода праздничность.

Выйдя замуж за русского художника и покинув свою родину, мама целиком посвятила себя отцу. Разумеется, быт сложился не сразу... Были и личные утраты – пришлось отказаться от карьеры камерной певицы. Зато она стала женой большого художника, живя ради него и во всем ему помогая».

В совместной жизни происходили разные события, судьба испытывала на прочность их чувства, но супруги всё пережили и остались вместе до конца. Достаточно вспомнить, что они ждали рождения своего ребенка 16 лет. После родов Мария Федоровна (так на русский лад звали жену Петрова-Водкина) много болела и часто была не в состоянии в полной мере выполнять материнские обязанности. Кузьма Сергеевич, боготворивший дочь Ленушку, свою «детюню», стал ей тогда и отцом, и матерью, и другом, и учителем.

Портрет дочери. 1935 г.

 «По возвращении из Франции в 1925 году наша семья поселилась под Ленинградом, в Шувалове (…) В памяти прочно остались наши прогулки с отцом по лесу на озеро. Зимой были первые уроки хождения на лыжах. Папа учил меня не бояться падать. Впоследствии в Детском Селе я ездила с горок наравне с мальчиками.

Летом, гуляя со мной во время грозы, отец рассказывал, что гром слышен, так как Богоматерь с Младенцем играют в мяч. Мяч покатится ближе — слышно громче, покатится дальше — звук грома затихает. Я слушала с интересом и перестала бояться грозы. Так он приближал меня к природе, воспитывая удивление и восхищение».

Это удивление и восхищение природой, самыми простыми вещами художник испытывал сам и пытался выразить в своих картинах. Например, в натюрмортах.

Однажды я прочитала у К. С. Петрова-Водкина великолепную строку: «Натюрморт – это одна из острых бесед живописца с натурой». И далее художник продолжает свою мысль: «В нем сюжет и психологизм не загораживают определения предмета в пространстве. Каков есть предмет, где он и где я, воспринимающий этот предмет, – в этом основное требование натюрморта. И в этом – большая познавательная радость, воспринимаемая от натюрморта зрителем» («Пространство Эвклида»).

Черемуха в стакане. 1932 г.

Сразу становится ясно, какой важной для него была работа над любой картиной этого жанра. Ведь «в острой беседе» нет места равнодушию, но есть страсть, собственная позиция, внимание, поиск, радость.

Хотя Петрова-Водкина нельзя назвать натюрмористом, были периоды наиболее плодотворной работы в этом направлении (в частности, 1918-1920-е гг.), а его работы заняли свое место в галерее классики изобразительного искусства и знакомы даже тем, кто не особенно в нём разбирается.

Натюрморт (от фр. nature morte – «мёртвая природа») – это жанр живописи, вошедший в мировое искусство «с легкой руки» голландских художников, в России (с XVIII в.) сначала воспринимался как второстепенный, необходимый лишь для освоения начинающими живописцами азов мастерства. Лишь в начале XX века были до конца осознаны и воплощены заложенные в нём широкие возможности для истинного творца.

Яблоки. 1917 г.

Наверное вам встречались натюрморты, которые можно рассматривать очень долго и в силу их красоты, и в силу того, что они «населены» таким количеством предметов и подробностей, что все их охватить вниманием в одну минуту невозможно.

Натюрморты Петрова-Водкина в этом смысле невероятно просты. Такой минимализм, что и рассматривать-то, кажется, нечего. Некоторые решат даже, что тоже смогут изобразить нечто подобное. Но это лишь поверхностное впечатление, а на самом деле требуется вдумчивый взгляд. Его работы – это и отголосок времени, и философия, и собственный художественный почерк. Ну и назвать его натюрморты «мертвой природой» язык не повернется, потому что в них всё дышит, всё говорит о гораздо большем, чем изображено на холсте.

Например, есть в его творческом багаже несколько картин, «главной героиней» которых является скрипка. (Выбор неслучаен, потому что среди разнообразных увлечений Кузьмы Сергеевича числится и обучение игре на этом инструменте).

Картины написаны в разные годы и минимумом изобразительных средств художник достигает глубочайшего эффекта, рассказывая о времени и его приметах. Судите сами.

Скрипка 1916 года (канун революции).

Видно, что она не новая, изрядно потертая, лежит как-то неловко, поперек своего футляра, даже будто съезжает на пол, ноты раскрыты и тоже находятся в необычном «подвешенном» состоянии.

Скрипка 1918 года (только что случилась революция).

Картину трудно в полном смысле назвать натюрмортом, потому что на ней запечатлен и пейзаж (за окном – бесконечные крыши мрачноватых безликих домов). Скрипка стоит на подоконнике, на фоне облупленной стены. Перед нами будто живое существо, чуждое окружающему миру. Двойные рамы отделяют пошатнувшийся город от этой одинокой «артистки». Кто оставил ее тут, без смычка, без футляра? Что ее ждет?

Скрипка 1921 года (завершен период революции и гражданской войны).

По-прежнему нет футляра и смычка, инструмент лежит на чистых листах бумаги, а под ними видно нотное издание, на обложке которого написано имя композитора – Бах (Bach) и название произведения. Более всего это название похоже на слово «Invention» (может быть ошибаюсь?). Если это так, то инвенции Бах написал для упражнений начинающими музыкантами.

Стал уже классическим натюрморт 1918 года – «Селедка». Это настоящий документ времени. Известно, что в голодную пору Гражданской войны в Петрограде изображенные на ней «яства» входили в паёк. Мы видим две картофелины, кусок хлеба и селедку на синей бумаге. Просто? На первый взгляд, да. Но обращали ли вы внимание на необычность ракурса предметов, на то, что там еще изображено? Ведь по краю расположились части картин: лицо с закрытыми глазами, другие фрагменты.

А «Утренний натюрморт», созданный в том же суровом 1918-ом, – великолепная ода. Хочется посидеть за тем столом, ощутить то же, что и человек, окруженный любимыми вещами и существами, чьими глазами видим мы этот праздничный домашний мир. Всё здесь красиво, чисто, идеально: начищенный чайник, блюдце, стакан и ложечка, яйца, похожие на жемчужины, благоухающие свежие цветы, преданная собака…

 Не всё задуманное сбылось...

«Я вспоминаю один неосуществленный натюрморт. По-видимому, это было в 1938 году. Было ясное солнечное, далеко не раннее, воскресное утро. Мама приготовила крепкий чай, ломти булки, масло в открытой масленке, яйца и варенье. Ранняя редиска, купленная накануне в зеленных рядах Сытного рынка, приветливо красовалась в центре стола. Тарелки, салатницы, чайные чашки, старинные ножи, вилки и ложки разложены на подкрахмаленной скатерти в крупную синюю клетку.

Кузьма Сергеевич, измученный болезнью или очередной бессонницей, неохотно, без аппетита, разбил и съел одно яйцо, сваренное так, как он любил, — всмятку, отломил кусочек булки и не доел. Чай ярко золотился в едва пригубленной чашке…

Он встал из-за стола, вытер усы салфеткой и, собираясь ее отложить, взглянул на стол. Салфетка осталась в его руках. Он оживился, не отрывая взгляда от стола; отошел на шаг, другой. Затем снова приблизился. Отодвинулся влево. Замер. Мария Федоровна, огорченная тем, что он не поел, молчала. Она внимательно посмотрела на него, заметила его взгляд и поняла, что рождается замысел нового натюрморта.

— Как хорошо… — едва слышно произнес Кузьма Сергеевич.

— Хочешь, я все оставлю так? — эхом отозвалась Мария Федоровна. — У тебя есть готовые холсты?»

А чуть раньше остался неосуществленным и замысел запечатлеть самого Кузьму Петрова-Водкина, но уже на кинопленке.

Автопортрет. 1929 г.

«Глубокой осенью 1937 года киностудия документальных фильмов предложила отцу заснять его для документальной ленты. Отец дал согласие. За ним приехала съемочная машина, и отец взял меня с собой. Остановились мы на Петровской набережной; было уже темно, засветились мощные юпитеры. Маленький походный мольберт поставили около отца, тут же табурет с этюдником. Папа стал углем намечать парапет набережной, стоявших невдалеке рыбаков на фоне Невы. В течение часа этюд был готов, и съемка кончилась.

Эту пленку после войны я искала по всем архивам документального кино, но тщетно. Очень жаль — это был единственный кинодокумент о Кузьме Сергеевиче».

Памятник в Хвалынске
Источник фото

Меньше, чем через полтора года после этого его не стало: туберкулез, зревший в нём много лет, справился с телом художника, но не смог победить его славу, творческую смелость, яркую индивидуальность, особый взгляд на большой мир и каждую его малую частичку. Всё это и теперь мы можем увидеть в работах мастера.

Розовый натюрморт. 1918 г.

В искусстве есть закон для художника: что не для тебя – то никому не нужно. Если твоя работа не совершенствует тебя – другого она бессильна усовершенствовать, а иной социальной задачи, как улучшение человеческого вида, и нет…

К. С. Петров-Водкин

И спасибо всем, кто дочитал до конца!

С уважением,

ваша Агния.

Предложенный список литературы, составлен из изданий, которые имеются в отраслевом учебном отделе общественных и педагогических наук.

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин

Список литературы

Петров-Водкин, К. С. Хлыновск : повесть / К. С. Петров-Водкин. – Москва : Детская литература, 1991. – 240 с.

Петров-Водкин, К. С. Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия / К. С. Петров-Водкин. – 2-е изд., доп. – Москва : Искусство, 1982. – 655 с.

Алексеева-Штольдер, Н. Мозаика Петрова-Водкина / Н. Алексеева-Штольдер // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2003. – № 1. – С. 15.

Васильева, Ж. Видеть божественное в назначении человеческой жизни / Ж. Васильева  // Литературная газета. – 2004. – № 2. – С. 9.

Грибоносова-Гребнева, Е. Кузьма Петров-Водкин. 1878-1939 / Е. Грибоносова-Гребнева // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2003. – № 12. – С. 6, 12.

Дьяков, Л. Петров-Водкин: начало пути / Л. Дьяков // Искусство в школе. – 2002. – N 1. – С. 79-81.

О замечательном русском художнике Кузьме Сергеевиче Петрове-Водкине. Краткий биографический очерк и обзор творчества.

Ельшевская, Г. Кузьма Петров-Водкин. 1878-1939 : над временем лик Богоматери / Г. Ельшевская // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2003. – № 11. – С. 12.

Картина на обложке: К. С. Петров-Водкин. 1918 год в Петрограде, 1920 // Ребенок в детском саду. – 2003. – № 1. – С. 2, 1 с. обл.

Приводится краткая биографическая справка о художнике и описывается картина «1918 год в Петрограде».

Костин, В. И. Кузьма Сергеевич Петров-Водкин : альбом / В. И. Костин. – Москва : Советский художник, 1987. – 164 с.

Крайнова, И. Из хвалынских писем : к 50-летию картинной галереи К. С. Петрова-Водкина / И. Крайнова ; фот. А. Леонтьев // Волга-XXI век. – 2011. – № 5/6. – С. 188-194, 208, 3-я с. обл. : фот.

О директоре хвалынского художественно-мемориального музея К. С. Петрова-Водкина Валентине Ивановне Бородиной. В отдельной вкладке помещены работы фотомастера Алексея Леонтьева.

Крайнова, И. Хвалынский меловой округ : [к 130-летию со дня рождения Кузьмы Петрова-Водкина] / И. Крайнова // Волга – XXI век. – 2008. – № 11-12. – С. 134-138.

Культура и речь Саратовского края : сборник статей и методических материалов / ред. А. А. Демченко. – Саратов : Издательский центр «Наука», 2010. – Вып. 1. – 124 с. - ISBN 978-5-9999-0367-6.

Медкова, Е. 1918 год в Петрограде (Петроградская мадонна) / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 11.

Медкова, Е. Кузьма Сергеевич Петров-Водкин / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 7-8.

Медкова, Е. Купание Красного коня / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 11.

Медкова, Е. Предшественники и последователи / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 9.

Медкова, Е. Розовый натюрморт / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 14.

Медкова, Е. Смерть комиссара / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 14.

Медкова, Е. Темы и вопросы для обсуждения / Е. Медкова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 14, 16.

Мочалов, Л. Кузьма Петров-Водкин. 1878-1939 / Л. Мочалов // Искусство : газ. Изд. дома "Первое сент.". – 2003. – № 10. – С. 6, 11-12.

Осипова, Л. Петров-Водкин / Л. Осипова // Семья и школа. – 2006. – № 10. – С. 40.

Творчество русского художника Петрова-Водкина. Фантастические и романтические мотивы в его творчестве.

Петров-Водкин Кузьма Сергеевич // Русские художники : энциклопедический словарь. – Санкт-Петербург : Азбука, 2000. – С. 465-468. – Библиогр.: с. 468 (5 назв.).

Петрова-Водкина, Е. Прикосновение к душе : фрагменты из книги воспоминаний / Е. Петрова-Водкина // Звезда. – 2007. – № 9. – С. 102-139.

Воспоминания дочери художника Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина.

Русаков, Ю. А. Петров-Водкин / Ю. А. Русаков. – Ленинград : Искусство, 1975. – 136 с. : ил.

Тамручи, В. А.  К. С. Петров-Водкин. 1878-1939 / В. А. Тамручи. – Ленинград : Художник РСФСР, 1977. – 36 с.

Фролова, М. Творчество К. Петрова-Водкина / М. Фролова // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 18-20.

Хронология творчества Кузьмы Петрова-Водкина // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2006. – № 13. – С. 17.

Художники Саратова и Саратовской губернии : биобиблиографический указатель / авт.-сост. И. А. Жукова, Ю. С. Рогожникова, О. Н. Червякова. – Саратов : Новый ветер, 2010. – 692 с.

Впервые наиболее полно представлены библиографические сведения о художниках – живописцах, графиках, скульпторах, внесших вклад в культурную жизнь Саратова и губернии за период с конца ХIХ века до наших дней.

Художники театра / [авт.-сост. А. Н. Шифрина, Е. М. Костина ; ред. колл. : Н. И. Соколова, В. Ф. Рындин, Б. И. Волков]. – Москва : Советский художник, 1969. – 271 с. : цв.ил. – (50 лет советского искусства)

Шилов, К. Кузьма Петров-Водкин. 1878-1939 : планетарная причастность / К. Шилов // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2003. – № 11. – С. 6.

Шилов, К. Петров-Водкин / К. Шилов // Искусство : газ. Изд. дома «Первое сент.». – 2002. – № 19. – С. 1-4.

Полнотекстовые ресурсы

из электронно-библиотечных систем (ЭБС),

приобретенных СГУ имени Н. Г. Чернышевского

в 2013 году

eLIBRARY.RU

Епишин, А. С. Тема «праздника революции» в живописи послеоктябрьской эпохи / А. С. Епишин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – 2012. – № 8-1. – С. 72-75.

В статье анализируется развитие «праздничного» жанра в произведениях русской живописи первой трети ХХ века, особо выделяется праздничный опыт революционного искусства.

Христолюбова, Т. П. Библейские мотивы в творчестве К. С. Петрова-Водкина: сакральное и обыденное / Т. П. Христолюбова // Мир науки, культуры, образования. – 2011. – № 4-2. – С. 129-133.

Хузина, Т. Е. Полевые цветы в советском натюрморте 1920-1930-х гг. / Т. Е. Хузина // Проблемы истории, филологии, культуры. – 2008. – № 20. – С. 387-395.

ЭБС «Лань»

Петров-Водкин К. С. Аойя. Приключения Андрюши и Кати в воздухе, под землей и на земле

Петров-Водкин К. С. Моя повесть : в 2 ч.

Петров-Водкин К. С. Поездка в Африку

Петров-Водкин К. С. Самаркандия

Интернет-ресурс

Козьма Петров-Водкин [Электронный ресурс] : сайт. – Режим доступа: http://kozma-petrov.ru/