«Идем путешествовать!»

Владимиру Маяковскому исполнилось 120 лет… 

Знаете, я тут поинтересовалась и выяснила, что в истории человечества бывали случаи, когда люди доживали до этого возраста. Да что там, даже еще больше некоторые жили.

Значит (теоретически), что поэт В. В. Маяковский мог сегодня, сидя перед телекамерой в программе «Здоровье», делиться собственными секретами долголетия.

Представляете?!

Я – не очень. И не потому, что у него было слабое здоровье. О нет! Его здоровья хватило бы на взвод нынешних солдат.

Просто он среди тех, кто является выразителем своего времени, а в другую эпоху его и представить почти невозможно.

В этом посте мы рассмотрим масштабнейшую личность Маяковского лишь под одним углом зрения. 

Поговорим о его путешествиях. В том числе в Саратов. 

Благо, что лето, и всё к этой теме подталкивает)))

Дом Маяковских в Багдади

Уже с самого раннего детства путешествия были для Володи не в новинку. Частые походы с отцом-лесничим, затем яркие детские впечатления от плавания на пароходе в Сухуми (во время которого, кстати, впервые увидел своего «тезку» – маяк).

Позже семья из родного села Багдади (Грузия) переехала жить в Кутаиси.

Следующее семейное путешествие летом 1906 г., к сожалению, связано с трагедией: после смерти отца – Владимира Константиновича – мать с тремя детьми отправилась в Москву. (Маяковский-старший – этот потомок запорожских казаков, мощный человек высокого роста, – укололся иголкой, сшивая бумаги, и умер от заражения крови).

Володя Маяковский -
ученик 2 класса
Кутаисской гимназии.
1902

Ну и затем в сознательном возрасте Маяковский много поколесил не только по собственной стране, но и по миру.

Для примера приведу лишь первые предложения нескольких его очерков. 

«Ездил я так»: «Очерк написан под впечатлением поездки в Чехословакию, Францию, Германию и Польшу в апреле-мае 1927 года».

«Париж»: «Этот очерк – о быте Парижа. Я не был во Франции до войны, бывшие утверждают – внешность Парижа за эти годы изменилась мало: толпа, свет, магазины – те же. Поэтому буду говорить только о сегодняшних черточках».

«Мое открытие Америки»: «Моя последняя дорога – Москва, Кенигсберг (воздух), Берлин, Париж, Сен-Назер, Жижон, Сантандер, Мыс-ла-Коронь (Испания), Гавана (остров Куба), Вера Круц, Мехико-сити, Ларедо (Мексика), Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфия, Детройт, Питсбург, Кливленд (Северо-Американские Соединенные Штаты), Гавр, Париж, Берлин, Рига, Москва.

Мне необходимо ездить. Обращение с живыми вещами почти заменяет мне чтение книг».

Впечатляет, не правда ли?

Но мы все-таки вернемся на родную землю. А если конкретно, то на землю саратовскую. С ней связано в жизни Маяковского много интересных встреч и событий.

Прежде всего скажем, что в Саратове поэт был три раза.

Два случая – это эпизоды из многочисленных лекционных поездок по стране, когда на встречах со слушателями Владимир Владимирович выступал с чтением своих произведений, отвечал на вопросы о творчестве и о жизни.

Февраль 1914 г.

В марте 1914 г. газета «Саратовский листок» опубликовала объявление: «На сегодня в зале Консерватории назначена лекция московских футуристов гг. Бурлюка, Каменского и Маяковского».

Имелась в виду знаменитая Саратовская консерватория, открытая незадолго до этого (в 1912 году) на базе музыкального училища. Знаменита же она тем, что является третьим в России (после Cанкт-Петербургской и Московской консерваторий) и первым в российской провинции высшим музыкальным учебным заведением.

Саратовская консерватория
на открытке начала 20 века

Маяковский, выйдя к зрителям, заявил: «Милые государыни и милые государи. Вы пришли сюда привлеченные слухами о наших скандалах. Успокойтесь, этого вы не увидите. Все это – клевета. Да, я люблю скандал, но скандал в искусстве, дерзкий вызов во имя будущего!..»

Молодой поэт, сразу же придавший определенный тон встрече, далее умело держал в руках свою аудиторию. Выступал блестяще.

Откликаясь на его выступление, газета «Саратовский вестник» сформулировала так: «Речь г. Маяковского, сказанная с большим ораторским мастерством, красиво построенная, ясная и содержательная, произвела впечатление на слушателей, и они покрыли ее дружными и продолжительными аплодисментами».

Кстати, обратный путь Маяковского из Саратова в Москву ознаменовался тогда, как говорится, знаковым событием. Сам поэт в своей статье «Как делать стихи?» с присущим ему юмором вспоминал: «Возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я «не мужчина, а облако в штанах». Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, — а вдруг это разойдется изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я с полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у нее из следующего уха... «Облако в штанах» понадобилось мне для названия целой поэмы».

Следующая встреча с Саратовом состоялась уже после революции и Гражданской войны, в январе 1927 года. Это был совершенно сумасшедший (в плане поездок) год: 40 городов и более 100 выступлений!

В дороге Маяковский сильно простудился и в Саратове появился совершенно больным, но на встречи со слушателями (29 и 30 января) все-таки пошел.

Гостиница «Астория»

(ныне гостиница «Волга»),

в которой останавливался Маяковский

Г. А. Малинин в книге «Памятники и памятные места Саратовской области» пишет об этом событии:

Поэта беспокоила мысль, знают ли его в Саратове, много ли народу придет на лекцию. Но беспокойство оказалось напрасным. Большой зал Народного дворца (теперь Дом офицеров) был переполнен. Многие стояли в проходах, сидели на окнах. Маяковский сам принял участие в размещении публики.

Народный дворец
(ныне Дом офицеров)

Поэт говорил о высокой поэтической культуре, которая должна быть поставлена на службу социалистическому отечеству. Речь, богатую меткими замечаниями, поэт подкреплял стихами, остроумно отвечал на реплики и вопросы.

После небольшого перерыва Маяковский читал свои стихи. Начал он с «Необычайного приключения», затем прочел «Сергею Есенину», «Левый марш», «Товарищу Нетте – пароходу и человеку», «Юбилейное» и ряд других. Некоторые из них поэту пришлось читать по два-три раза подряд.

Слушать его было истинным наслаждением. Бархатный голос поэта звучал взволнованно и раскатисто.

Bo время чтения стихотворений один из сидевших в задних рядах слушателей поднялся с места и направился к выходу. Остановившись на полуслове, Маяковский обратился к уходящему:

– Прошу сесть на место. Надо уважать чужой труд. К тому же вы платили деньги.

Он подозвал нарушителя общественного порядка к сцене и усадил поближе к себе. В дальнейшем этот посетитель так увлекся стихами и мастерским их исполнением, что покинул клуб одним из последних.

(…) На следующий день Маяковский также чувствовал себя плохо. Почти не выходил из гостиницы. (…)

Зимний день прошел быстро. Несмотря на сильное недомогание, боль в горле и общую слабость, Владимир Владимирович пошел и на вторую лекцию, называвшуюся «Идем путешествовать». Зрительный зал Народного дворца снова был переполнен. Появление на сцене поэта вызвало бурю аплодисментов. Перекрывая шум зала, он начал:

– Довольно! Тихо! Идем путешествовать! Путешествовать надо не из непоседливости, а ради культуры. Итак, идемте путешествовать туда – к капиталистам и обратно... Кстати, вот пример грубой неграмотности. – Поэт, достав из кармана трамвайный билет, поднял его над головой. – Этот билет я купил у вас здесь, в саратовском трамвае. Тысячи из вас ежедневно делают то же самое. А кто обратил внимание на то, что бесконечным тиражом в народ внедряется безграмотность? Кто? Вы знаете, что написано на этом билете? – Опустив руку, поэт громко прочел: – «Туда и оттуда». А надо говорить и писать «Туда и обратно». Свои стихи о путешествии я издам отдельной книжкой и на обложке большими буквами напишу для вас – саратовцев: «Туда и обратно». – И, спрятав билет, продолжал прерванный доклад: – В «демократической» Америке я видел сам тысячи людей, которые живут на положении рабов. Помните, что в случае интервенции из нас сделают таких же рабов. Поэтому не выпускайте из рук винтовки.

Последние слова Маяковского потонули в громе рукоплесканий.

В Париже. 1925 г.

Поэт делился своими впечатлениями, полученными в многочисленных поездках в европейские страны и в Америку.

Прощанье

В авто,

      последний франк разменяв.

– В котором часу на Марсель? – 

Париж

     бежит,

           провожая меня,

во всей

       невозможной красе.

Подступай

         к глазам,

                  разлуки жижа,

сердце

      мне

         сантиментальностью расквась!

Я хотел бы

          жить

              и умереть в Париже,

если б не было

              такой земли – 

                           Москва.

1925

Мексика – Нью-Йорк

Бежала

      Мексика

Зарисовка, сделанная Маяковским в Мексике

             от буферов

горящим,

        сияющим бредом.

И вот

     под мостом

               река или ров,

делящая

       два Ларедо.

Там доблести – 

              скачут,

                     коня загоня,

в пятак

       попадают

               из кольта,

и скачет конь,

              и брюхо коня

о колкий кактус исколото.

В. Маяковский и мексиканский коммунист Ф. Морено.
1925 г.

А здесь

       железо – 

               не расшатать!

Ни воли,

        ни жизни,

                 ни нерва вам!

И сразу

       рябит

            тюрьма решета

вам

   для знакомства

                 для первого.

По рельсам

          поезд сыпет,

под рельсой

           шпалы сыпятся.

И гладью

        Миссисипи

под нами миссисипится.

Нью-Йорк. 1925 г.

По бокам

        поезда

              не устанут сновать:

или хвост мелькнет,

                   или нос.

На боках поездных

                 страновеют слова:

"Сан-Луйс",

          "Мичиган",

                   "Иллинойс"!

Дальше, поезд,

             огнями расцвеченный!

Лез,

   обгоняет,

            храпит.

В Нью-Йорк несется

                  "Твенти сенчери

экспресс".

          Курьерский!

                     Рапид!

Кругом дома,

            в этажи затеряв

путей

     и проволок множь.

Теряй шапчонку,

               глаза задеря,

все равно – 

           ничего не поймешь!

1926

«Я путешествую для того, чтобы взглянуть глазами советского человека на заграницу и потом передать увиденное моему читателю и слушателю.

Путешествую я, следовательно, не только для собственного удовольствия, но и в интересах всей нашей страны».

Более трех часов длилась эта встреча и еле-еле закончилась, потому что зрители никак не желали расставаться с любимым поэтом.

На одном из выступлений. 1929 г.

Заглянем в «Саратовские известия» (1927. № 24): «Маяковский – блестящий лектор и оратор. Он умеет заинтересовать слушателей, держать в напряжении его внимание до конца, увлечь, зажечь его. Умеет ставать вопросы – иногда парадоксально, но всегда в заостренном виде и всегда интересно. Такой была и настоящая лекция, после которой слушатели устроили лектору-поэту шумную и продолжительную овацию. После лекции Маяковский прочитал ряд своих произведений – и в них он также оказался большим мастером слова, умеющим подняться до настоящего художественного пафоса».

Но, как вы уже наверное заметили, мы поговорили лишь о двух посещениях Саратова, а ведь их было три.

Неупомянутым остался самый первый приезд Маяковского в наш город. Случилось это в 1910 году, когда Владимир еще не успел стать известным поэтом, а был просто 17-летним юношей, приглашенным в гости к другу. Поездка, кроме всего прочего, была его первым самостоятельным путешествием (и тут нам тоже есть чем гордиться!).

Начало строительства
университетского комплекса. 1910 г.

Что из себя представлял тогда Саратов?

Проблем, конечно, хватало как всегда))). Однако он входил в число крупнейших поволжских городов (наряду с Казанью, Самарой и Нижним Новгородом). Здесь жило более 200 тысяч человек. В городе на тот момент открылось 10 трамвайных линий. Работала городская телефонная связь (Саратов был третьим городом в Российской империи, где она появилась).

А летом 1910 года здесь происходило много всего интересного. К примеру, 25 июня начали рыть котлованы под строительство 1-го и 2-го корпусов Саратовского университета (тогда Императорского Николаевского университета).

Шло строительство здания, которое позже станет зданием Театра юного зрителя.

Именно в 1910-м году, с утверждением устава Саратовского аэроклуба (2 июня) в городе началась эра авиации.

Но пора дать слово тому, кто пригласил Маяковского в Саратов, пора узнать, с чего началось их знакомство и каким предстает в воспоминаниях Владимир Владимирович.    

Н. И. Хлестов. Памятные годы [отрывки из воспоминаний]

 Мои воспоминания о Владимире Владимировиче Маяковском относятся к далекому прошлому.

В 1909 году я приехал из Саратова в Москву и поступил в филармоническое училище (ныне ГИТИС), в класс сольного пения профессора Донского. Необходимо было найти комнату, а по моим деньгам лучше бы полкомнаты или койку. Цены на комнаты близ училища, в центре Москвы, были для меня недоступны, да и владельцы их, узнав, что я учусь пению, не хотели пускать на квартиру – будет-де беспокойно.

Шалаев А. Е. Улица Долгоруковская

Усталый, расстроенный, иду я по Долгоруковской (ныне Каляевская). Вижу объявление: «В глубине двора сдается комната». Слово «глубина» меня обрадовало, наверное, думаю, будет подешевле. И в самом деле, с улицы дома стояли хорошие, каменные, здесь жила публика побогаче. Дальше, во дворе, постройки похуже, победнее. А в самом конце двора, в «глубине» его, я нашел небольшой старый деревянный домик. Позвонил. Дверь открыла пожилая женщина, которая с первого взгляда понравилась мне. У нее было спокойное, доброе лицо, умные карие глаза, тихий, ласковый голос. Одета скромно и опрятно.

Александра Алексеевна Маяковская,
мать поэта, в молодости. 1893 г.

Она показала мне небольшую комнату. Первое, что мне бросилось в глаза, – книги. Книгами была набита полка над кроватью, стопками лежали они на столе, на подоконниках. В комнате два окна с простенькими белыми занавесками. Между окон стол с ящиками, несколько стульев, две железные простые койки, вешалка. Ничего лишнего, но все необходимое было. В комнате чисто, светло.

Я спросил:

– А почему здесь две койки?

Хозяйка, смутившись, ответила, что в этой комнате живет ее сын.

– Он не будет вам мешать, дома бывает мало и здесь будет только ночевать.

Видимо, она беспокоилась, что мне не понравится соседство ее сына, а я, наоборот, обрадовался: наконец-то; я нашел то, что искал, – полкомнаты.

Хозяйка назначила за комнату небольшую плату, намного меньше тех, где я побывал, и мы договорились. Я счел своим долгом предупредить, что учусь пению. Ожидал, что ей это может не понравиться, но она, внимательно посмотрев на меня, сказала:

– У нас в квартире живет близкая подруга дочери, у нее есть пианино. Я попрошу ее, и, думаю, она разрешит вам им пользоваться. Она студентка, уйдет на лекции, а вы будете играть.

Эта добрая, сердечная женщина была Александра Алексеевна Маяковская, мать будущего великого поэта. Она открыла мне дверь в квартиру Маяковских, где я встретил внимание, заботу, дружбу и прожил лучшие годы своей жизни.

Маяковский с сестрой Олей.
1896 г.

Поселился я у Маяковских в тот же день. Познакомился с дочерями Александры Алексеевны – Людой и Элей. А сына ее дома не оказалось. Рано вечером я лег спать.

Утром проснулся, чувствую, что на меня кто-то смотрит. Открыл глаза. Вижу, напротив лежит юноша и разглядывает меня. Он смотрит на меня, я на него. Лежим, смотрим друг на друга и молчим. Потом он пробасил:

– Я слышал, что вы поете.

– Да, я приехал в Москву учиться пению.

– Это очень хорошо. Ну-ка спойте что-нибудь, – попросил юноша.

Лежа на койке, я запел романс Гречанинова «Узник». Я пел и наблюдал, какое впечатление производит на него пение.

Сижу за решеткой

В темнице сырой,

Вскормленный в неволе

Орел молодой, –

пел я. И вижу, лицо юноши стало сосредоточенным, даже мрачным. Потом он как-то встрепенулся, поднялся на койке, я тоже. Все время, пока я пел, он очень внимательно слушал меня, и его лицо так выразительно реагировало на мое пение, что я еще больше воодушевился, и, когда дошел до кульминации:

Мы вольные птицы,

Пора, брат, пора, –

оба мы в белье вскочили с коек, он взмахнул головой, потом руками и сам стал похож на какую-то большую птицу. Конец романса мы закончили вместе:

Туда, где за тучей

Сестра Ольга

Белеет гора,

Туда, где синеют

Морские края,

Туда, где гуляет

Лишь ветер да я.

Тут он схватил меня, завертел, закружил по комнате и загудел своим басом:

– Здорово поешь, молодчина, очень здорово!

Это необычное знакомство как-то сразу нас сблизило, подружило. Мы перешли на «ты», я стал называть его Володей, он меня Николой.

Когда я поселился у Маяковских, им жилось трудно.

Семья Маяковских. Ещё все вместе...
Стоят: отец Владимир Константинович
и старшая сестра Людмила.
Сидят: мама Александра Алексеевна
и младшая сестра Ольга.
В центре – Володя Маяковский –
ученик 3 класса Кутаисской гимназии.1905

После смерти отца, Владимира Константиновича, семья чувствовала себя осиротевшей. К тому же и материальное положение их было тяжелое. Александра Алексеевна была удручена смертью любимого мужа, нуждой и заботой о детях. Но она не теряла бодрости и старалась изо всех сил помочь семье: сдавала комнаты, готовила обеды квартирантам и вела все хозяйство, работая от раннего утра до позднего вечера.

(…)

Никогда в семье Маяковских я не слышал грубых слов, окриков, ссор, даже замечаний. (…). Володя очень любил свою мать. Часто вечером Александра Алексеевна садилась отдохнуть в старенькое кресло, Володя устраивался у ее ног на скамеечке, и так подолгу сидели они, о чем-то тихо беседуя.

(…) Маяковские жили небогато, но никогда не голодали, и умели находить выход из затруднительных положений. Обстановка в квартире была скромная, всегда чисто, убрано. Прислуги, как тогда называли домашних работниц, у них, конечно, не было. Все делали сами, главным образом Александра Алексеевна, остальные помогали по мере возможности.

Они много читали, особенно Володя, интересовались музыкой, живописью, скульптурой, литературой. Все новое, прогрессивное, передовое всегда вызывало у них большой интерес и находило живой отклик.

Дружба, внимательное, чуткое отношение друг к другу, царившие в семье Маяковских, благотворно влияли на всех жильцов. Все мы жили дружно.

(…) Когда я поселился у Маяковских, Володе было шестнадцать лет.

1911 г. Фото Бергмана

Это был не по годам развитый, начитанный, одаренный юноша. В его библиотеке я нашел сочинения Некрасова, Толстого, Гоголя, Горького, Достоевского, Чехова, Ибсена и других классиков литературы; книги по философии и политической экономии – сочинения Фейербаха, Дицгена и других авторов, а также учебники по алгебре, геометрии, физике, литературе, латыни, по немецкому языку. Одно время он готовился сдать экзамен за полный гимназический курс, но, как я потом узнал, не смог этого сделать из-за ареста. Оказалось, Володя не получил законченного образования. Лет пятнадцати он вступил в большевистскую партию, вел активную пропагандистскую работу, и ему пришлось уйти из пятого класса гимназии, так как его могли исключить без права поступления в другие учебные заведения. Недостаток образования он усиленно пополнял упорными занятиями, систематически, углубленно изучал научную и художественную литературу.

Разумеется, Володя ничего не рассказывал мне о своей подпольной партийной работе. Но вот однажды я пришел домой и, как обычно, позвонил. Дверь мне открыл пристав. Меня тут же обыскали, допросили и без всяких причин отправили в Сущевскую тюрьму.

Сначала меня посадили в камеру одного. Я впервые попал в тюрьму, да еще в одиночную камеру. Сидеть одному тоскливо. И стал я потихоньку напевать все, что знал: песни, романсы, арии. Хватило почти на целый день, и было не так грустно. На следующий день перевели меня в другую камеру, а там оказался Володя Маяковский. Мы оба очень обрадовались.

– Ага, – говорит Володя, – и тебя, Никола, тоже забрали... Ну меня-то уж ладно, не в первый раз, а вот тебя-то как же это захватили?

Я рассказал, что у них в квартире полиция устроила засаду и всех, кто приходил, обыскивали и отправляли в тюрьму. Вот так и я попался. Володя присвистнул:

– Вот оно что, а я и не знал об этом... Меня-то утром на улице зацапали. Да... теперь, пожалуй, многих заберут. Только все это без толку, я уверен, что у нас выставлен условный знак: кого ищут, тех и не поймают. Останется полиция в дураках. Ну ничего, – успокаивал он меня, – посидишь немного, будешь нам петь, попросим Люду, принесет книги, займемся чтением. Не горюй, тебя скоро выпустят.

Володя сильно переменился в тюрьме, как-то окреп, возмужал. В то время среди сидевших политзаключенных были люди намного старше Маяковского, сидевшие много раз в тюрьме, бывшие в ссылке. Тем не менее они выбрали его старостой, и он очень хорошо выполнял эту обязанность: был настойчив, требователен, когда нужно, гремел своим басом на весь тюремный коридор.

Однажды нам принесли испорченную пищу. Он настоял, чтобы ее переменили. Иногда остроумной шуткой смешил надзирателей и заставлял их делать то, что ему было нужно.

Как-то я спросил одного из надзирателей:

– Почему вы его так слушаетесь? Надзиратель усмехнулся:

– Парень уж очень занятный, а голосина-то какой– ему бы начальником быть или командиром.

Маяковский сумел объединить заключенных: все наши решения принимались единодушно. Благодаря его настойчивости нам продлили время прогулок. Он ухитрялся собирать политических в одну камеру, где я развлекал своих товарищей пением.

В тюрьме Володя любил читать вслух стихи Некрасова, Алексея Толстого, и читал их очень своеобразно, разбивая каждое слово, делая всевозможные комбинации. Например, стихи А. Толстого:

Да здравствуют тиуны – опричники мои,

он читал примерно так:

Да, да... д...а

да здра... да здра... да здравствуют...

да здравств... уют

уютт... уютт...

При этом был очень сосредоточен, внимательно слушал, как звучит каждый слог, каждый звук. Он настолько увлекался своим чтением, что не слышал, когда я его о чем-нибудь спрашивал. Меня удивляло такое чтение, и я говорил:

– Зачем ты так уродуешь слова? Он сердился:

– Ты ничего не понимаешь, а мне это очень нужно.

(…) Я просидел в тюрьме недели три. Улик против меня никаких не нашли и освободили. А месяца через полтора освободили и Володю.

Маяковский В.
Автошарж. 1928 г.

И мы по-прежнему стали жить вместе. Часто вдвоем уезжали за город, в Сокольники, в парк Тимирязевской академии и в другие места. Перед выходом на прогулку Володя тщательно чистил свою единственную черную сатиновую рубашку и брюки. Он брал с собой большой альбом в сером холщовом переплете, карандаши, резинку. Володя обращал на себя внимание прохожих широким шагом, размахиванием рук, густым, басовитым голосом. Многие оборачивались и глядели нам вслед.

В парке он вдыхал полной грудью и говорил:

– Ух, как хорошо, замечательно!

Гуго Геллерт. Рис. Маяковского

в записной книжке. Сделан в Нью-Йорке

в 1925 г. 

Под рисунком надпись

Геллерта Маяковскому

(по-английски):
«Ей богу, вы не только великий поэт,
но и художник»

Он обладал какой-то необычной наблюдательностью, особой зоркостью: умел видеть, слышать и запоминать то, мимо чего другие проходили. Обязательно что-нибудь зарисует, запомнит какой-нибудь интересный разговор, остроумное выражение. Память у него была поразительная. Из каждой прогулки он обязательно выносил какое-нибудь интересное наблюдение, яркое впечатление.

(…) Я прожил у Маяковских две зимы – 1909 и 1910 годов.

(…) Летом 1910 года я пригласил Володю Маяковского к нам в Саратов. Там жили моя мама и сестры Надя и Зоя.

Отец наш умер рано, не оставив нам почти никаких средств. Нам помогали старшая сестра и брат. Сестра Зоя училась и работала в земской управе. Я зарабатывал игрой на скрипке и пианино в кино и других местах. Сестра Надя рисовала, иногда лепила барельефы для строек и тоже немного прирабатывала. Вот так мы и жили, вроде Маяковских, небогато, но никогда не голодали.

Когда Володя гостил у нас, он подружился с Надей и Зоей. Надя училась скульптуре. У нее и Володи было много общих интересов. Володя ценил способности моей сестры и помогал ей в ее работе. Они часто и горячо спорили об искусстве. Как помню, главной темой споров были передвижники. Надя их превозносила. Володя, признавая заслуги передвижников, говорил:

– Жизнь меняется, идет вперед, возникают новые отношения между людьми. Революция 1905 года произвела огромный сдвиг в сознании людей, открыла глаза на несправедливость, несовершенство, убожество нашей жизни. Сейчас нарастают новые силы для борьбы за лучшее будущее. Все это должно отражаться в искусстве. Нельзя писать о новом по-старому, нужны новые формы выражения. А что ваши передвижники? Они уже устарели.

Надя никак не могла согласиться, что передвижники устарели. Ее поддерживала Зоя, и они вдвоем нападали на Володю.

Часто спор переходил на литературу. И здесь неожиданно Володя встречал сочувствие и поддержку моей мамы. Она говорила просто, но убедительно:

– Когда я была молодая, книги писались совсем не так, как сейчас. Кто писал так, как Горький? Никто не писал. Вот и выходит, что Володя прав. Какая жизнь, такие должны быть и книги.

Володя очень внимательно, заботливо относился к моей маме, помогал ей в хозяйстве и говорил мне:

– Твоя мама такая же добрая, как и моя.

Парк "Липки"

(…) В Саратове, недалеко от Волги, находится большой тенистый бульвар «Липки». Летними вечерами здесь собиралось много гуляющих. (…) Вскоре вокруг нас образовался кружок молодежи, человек двадцать – двадцать пять. Собравшись вечером на бульваре, мы веселой гурьбой шли на Волгу. Брали несколько лодок и отправлялись на Зеленый остров и там веселились. Разводили большие костры, прыгали через высокое пламя, катались с песчаных курганов, устраивали борьбу, водили хороводы, играли в горелки. (…) Набегавшись, усаживались у костров. Володя читал стихи, рассказывал что-нибудь интересное.

Парк "Липки" в наши дни

Все мы любили петь. Пели соло, дуэты, а больше хором. Мы знали много хороших народных, революционных и студенческих песен. Особенно любили студенческую песню о Чернышевском – «Выпьем за того, кто «Что делать?» писал», народную «У зори у зореньки». Из революционных песен нам больше всего нравилась «Смело, товарищи, в ногу». Пели мы и популярную в то время песню «Вечерний звон», причем Володя и Маркиз гудели вдвоем: «бом, бом». Пели с большим увлечением, хор звучал красиво, мощно, выразительно.

Но вот я стал замечать, что Володя в разгар пения куда-то исчезает. Однажды проследил за ним и нашел его лежащим на песке, вдали от костров.

– Ты что тут делаешь? — спросил я.

– Молчи, ложись, гляди и слушай, как тут хорошо, красиво, – ответил Володя.

Маяковский на пляже.
(Правда, это не Саратов, а Германия).
Август 1923 г.

Я лег. Да, действительно, было замечательно. Нагретый за день песок сверху немного остыл, но глубже был еще теплый. От реки веяло свежестью, прохладой. Вдали ярко горели костры, доносилось стройное пение наших друзей. Молодые, звонкие голоса издали звучали особенно мягко, красиво, задушевно. Тихо плескалась Волга, а над нами во всю ширь раскинулось темное, усеянное яркими звездами небо. Володя любил глядеть на звезды. Он хорошо знал астрономию, называл мне отдельные звезды и созвездия. Мы лежали и любовались ночным звездным небом, а наши товарищи как будто бы для нас пели нашу любимую:

У зори у з-о-о-реньки

много я-а-а-сных звезд.

а у темной-то но-о-о-ченьки

им и счету нет…

(…) Следует сказать, что в нашем кружке между ребятами и девушками установились хорошие, товарищеские отношения. Никаких ухаживаний и уединенных парочек на общих прогулках не было. Спиртных напитков мы с собой никогда не брали. Дружба, молодость, волжские просторы – вот что нас веселило и радовало. Наши друзья следили за политическими и общественными событиями, много читали, большинство из них занималось в кружках самообразования. Володе Маяковскому все это было по душе. И он среди них чувствовал себя превосходно. Всегда был веселый, остроумный, оживленный.

За лето он заметно изменился. Видимо, волжские просторы подействовали на него. Он стал как будто бы еще выше, голос зазвучал сильнее, гуще, увереннее. Все его движения стали шире, стремительнее, энергичнее и приобрели какую-то удаль, размах. Шагал он широко, уверенно.

(…) Чаще мы уходили на Волгу с Володей вдвоем по утрам. Брали небольшую лодку и отправлялись в поход. Володя любил тянуть лодку лямкой и имел очень живописный вид, когда, полуодетый, закинув на плечо бечеву, поддерживал ее одной рукой, широко шагая, размахивал в такт другой рукой. Я сидел на корме и, конечно, пел. Когда предлагал ему меняться местами, он отказывался:

– Нет, я потяну, а ты сиди и пой, пой про Степана, пой во весь голос.

И гремел своим басом на всю Волгу:

– Ог-го-го!

Памятник Маяковскому в Кутаиси
у здания гимназии,
в которой он учился

Шагал и широко и быстро, а иногда бежал по влажному, плотному песку. Лодка легко скользила по реке, а за кормой бурлила вода. Волга сверкала, искрилась под яркими солнечными лучами, все было так хорошо, красиво, радостно! Выбрав живописное место, мы останавливались, купались, загорали, разводили костер, пили чай, закусывали. Вот здесь-то он мне рассказывал о своей жизни в Грузии, об отце, друзьях детства, даже, увлекшись, говорил по-грузински. Потом мы с ним вместе пели: «Из-за острова на стрежень», «Трансвааль, Трансвааль, страна моя!». Володя читал стихи Некрасова и других поэтов.

Многие слышали, как читал Маяковский стихи, свои и чужие, но вот как Маяковский пел, мало кто слышал, а он любил петь. Кстати сказать, мне приходилось слышать, будто он не имел музыкального слуха. Это неверно. Музыкальный слух у него, безусловно, был. Он запоминал музыкальные произведения и при повторении их точно называл пьесу и автора. Голос – бас – у него тяжелый, большой, ему было трудно с ним справиться. Он мог петь только в низких регистрах. Тембр его голоса, густой, басовитый, немного напоминает голос известного негритянского певца Поля Робсона. Но к голосу Маяковского надо было подладиться. Я умел это делать, и у нас получалось неплохо.

(…) Из Саратова Володя уехал в Москву раньше меня. Ему надо было учиться у художника Келина. Уехал он хорошо отдохнувшим, веселым, жизнерадостным. Через некоторое время и я возвратился в Москву и опять поселился у Маяковских.

Весной 1911 года я вернулся в Саратов и остался там работать, помогал семье. И только в начале 1914 года мог приехать в Москву и продолжить занятия в филармоническом училище. И хотя у Маяковских больше я не жил, но бывал у них, часто встречался с Володей, который учился в Училище живописи, ваяния и зодчества. Выглядел он здоровым, бодрым, энергичным. Его мама и сестры всегда заботливо относились к нему, и он не чаял в них души. Все это я хорошо знаю и помню.

(…) Добрый, умный, страстно ненавидящий угнетение, эксплуатацию – таким был Маяковский.

Поэт Владимир Маяковский.1924.
Фото  А. Родченко 

Природа щедро наградила его. Это был выдающийся человек, обладавший большой энергией, сильной волей и глубоким умом. Он умел горячо, искренне любить и страстно, пламенно ненавидеть.

Январь 1966 г.

На этом мы и завершим рассказ о посещениях Владимиром Владимировичем Маяковским Саратова, а, если уж на то пошло, то о том, каким он остался в воспоминаниях знавших его людей.

И спасибо всем, кто дочитал до конца.

С уважением,

ваша Агния

В дополнение советую найти раритетную запись "Маяковский в Саратове. Литературная композиция.1984 г."

Приведенный ниже список литературы о жизни поэта включает в себя издания, которые можно найти в фонде отраслевого учебного отдела общественных и педагогических наук ЗНБ СГУ.

На книжном базаре.
1928 г.

Список литературы

о В. В. Маяковском

В мире Маяковского : сборник статей. – Москва : Советский писатель, 1984. – Кн. 1 / сост. А. Михайлов, С. Лесневский. – 464 с.

Вольпин, М. Встречи с Маяковским / М. Вольпин ; беседовал В. Дувакин ; вступ. ст., публ., и примеч. Н. Панькова // Вопросы литературы. – 2010. – N 1. – С. 320-376.

Фрагменты беседы о В. Маяковском.

Дьяконов, В. Саратовцы с Маяковским // Годы и люди : сборник очерков. – Саратов : Приволжское книжное издательство, 1988. – Вып. 3. – С. 76-87.

Зайцев, В. А. О восприятии жизни и творчества В. В. Маяковского в XXI веке / В. А. Зайцев // Филологические науки. – 2009. – N 2. – С. 98-108. – Библиогр.: с. 108.

О современной маяковиане.

Катанян, В. А. Маяковский : хроника жизни и деятельности / В. А. Катанян. – Изд. 5-е, доп. – Москва : Советский писатель, 1985. – 648 с.

Лыткина, О. И. «Когда говорят Америка, воображению представляются...» / О. И. Лыткина // Русская речь. – 2010. – N 1. – С. 117-123. – Библиогр.: с. 123.

Образ Соединенных Штатов Америки в произведениях русских писателей.

Люди русской науки и культуры в Саратове : В. В. Маяковский (1893-1930) // Памятники и памятные места в Саратовской области / Г. А. Малинин. – 3-е изд., испр. и доп. – Саратов, 1979. – С. 333-336.

Маяковская, А. А. Детство и юность Владимира Маяковского : из воспоминаний матери / А. А. Маяковская. – Москва : Детская литература, 1970. – 93 с.

Маяковская, Л. В. О Владимире Маяковском : из воспоминаний сестры / Л. В. Маяковская. – Москва : Детская литература, 1968. – 260 с.

Маяковский в воспоминаниях родных и друзей / под ред. Л. В. Маяковской, А. И. Колоскова. – Москва : Московский рабочий, 1968. – 432 с.

Пономарев, Е. Р. Даешь советскую Европу : «путешествие на Запад» в советской литературе 1920-1930-х годов / Е. Р. Пономарев // Нева. – 2008. – N 7. – С. 225-236.

Путешествия 20-30-х годов ХХ века, по сути, сформировали в советском сознании тот отрицательный образ Запада, который влияет порой и на современное российское сознание.

Семья Маяковского в письмах : переписка 1892-1906 гг. / сост. В. В. Макаров. – Москва : Московский рабочий, 1978. – 414 с.

Федоровский, Е. Таким его видели фотографы  : [о коллекции фотографий В. Маяковского] / Е. Федоровский // Литературная газета. – 2012. – N 1-2 (18-24 янв.). – С. 9 : 6 фото.

Об уникальном фотоальбоме "Маяковский. Коллекция фотографий (1896-1930)", вышедшем в свет в преддверии 120-й годовщины со дня рождения В. Маяковского, в котором изображения поэта собраны в хронологическом порядке, что помогает полнее раскрыть характер взаимоотношений Маяковского с соратниками по литературе и искусству.

Философов, В. А.  В. В. Маяковский (1893-1930) / В. А. Философов // Русские писатели в Саратовском Поволжье / под ред. проф. Е. И. Покусаева. – Саратов, 1964. – С. 255-268.

Хлестов, Н. И. Памятные годы // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей / под ред. Л. В. Маяковской, А. И. Колоскова. – Москва : Московский рабочий, 1968. – C. 84-105.

Также некоторые материалы о посещении В. В. Маяковским Саратова можно прочитать в полнотекстовой базе данных «Известные деятели культуры в Саратовской губернии» на странице Зональной научной библиотеки СГУ. Нужно лишь набрать в поисковой строке "Персоналия" фамилию нашего сегодняшнего героя, а затем нажать на слово "Текст" в описании интересующей Вас статьи.