Меня, такой живой и настоящей…

Давно ушедшие из жизни знаменитости, которых мы "проходим" в школе, зачастую кажутся нам только скучными портретами в учебниках. Мы не слышим их живого голоса, не знаем их поступков, не сопереживаем их чувствам. Мы вообще очень мало знакомы с ними и даже не испытываем большого желания познакомиться. 

Но иногда совершенно случайно обнаруживаем какие-то воспоминания современников, или их собственные высказывания, и вдруг осознаём, что, несмотря на разделяющие века, нам яснее человеческая сущность, характер этих людей. Или, наоборот, совершённые ими поступки вызывают в нас осуждение или даже отторжение. Но ведь и это тоже эмоции, которые всё же лучше, чем равнодушие…

Сегодня мы вспомним удивительную и яркую личность, которая может удивлять, потрясать, нравиться или не нравиться в каких-то своих проявлениях, но оставить равнодушной, пожалуй, не может!

Мне хочется сегодня дать слово ей самой и тем, кто лично знал её. Может быть, что-то покажется вам непривычным и не вписывающимся в рамки того скучного портрета в учебнике, но жизнь всегда сложнее…

Дом в Москве, где родилась М.Цветаева

Итак, ровно 110 лет назад, 8 октября 1892 г. на свет появилась Марина Цветаева.

М.Цветаева в детстве. 1893 г.

***

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

(16 августа 1916 г.)

Отец, Иван Владимирович Цветаев — профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед, директор Румянцевского музея, основатель Музея изящных искусств.

Марина с отцом

М. А. Цветаева (Мейн)

Мать, Мария Александровна (урождённая Мейн), была пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна.

Родители оказали огромное влияние на детей.

Анастасия, её родная младшая сестра, в своих «Воспоминаниях» писала: «Детство наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, из залы, игру блестящую и полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как «мамино» — «это мама играла…». Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… под звуки мы уходили в сон».

Ася (слева) и Марина Цветаевы

АСЕ 

Мы быстры и наготове,

Мы остры.

В каждом жесте, в каждом взгляде,

    в каждом слове. —

Две сестры.

Своенравна наша ласка

И тонка,

Мы из старого Дамаска —

Два клинка.

Прочь, гумно и бремя хлеба,

И волы!

Мы — натянутые в небо

Две стрелы!

Мы одни на рынке мира

Без греха.

Мы — из Вильяма Шекспира

Два стиха.

        11 июля 1913

«После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», — признается Марина в автобиографическом очерке «Мать и музыка»(1934).

МАМЕ

В старом вальсе штраусовском впервые

Мы услышали твой тихий зов,

С той поры нам чужды все живые

И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,

Упиваясь близостью конца.

Все, чем в лучший вечер мы богаты,

Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,

(Без тебя лишь месяц в них глядел!)

Ты вела своих малюток мимо

Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,

Скучен смех и чужд домашний кров...

Наш корабль не в добрый миг отчален

И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров-детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!

А в 1926 г. в анкете напишет: «Главенствующее влияние — матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroïca). Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность.) Слитое влияние отца и матери — спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей. Воздух дома не буржуазный, не интеллигентский — рыцарский. Жизнь на высокий лад». (Анкета была заполнена М. Цветаевой по просьбе Б. Пастернака для предполагавшегося издания библиографического «Словаря писателей XX века»).

К сожалению, матери не стало слишком рано. Она умерла от чахотки в 1906 году.

Валерия Цветаева

Валерия (дочь Ивана Владимировича от первого брака) вспоминала: «Сестра Марина, едва овладев подобием грамотности, детскими каракулями на всех случайных клочках писала стихи. Внешне тяжеловесная, неловкая в детстве, с светлой косичкой, круглым, розовым лицом, с близорукими светлыми глазами, на которых носила долгое время очки, Марина характером была неподатливая, грубовата. Заметен был в ней ум и с детства собственный внутренний мир. Слабая ориентировка в действительности в дальнейшем превратилась в до странности непонимание реального окружения и равнодушие к другим.

Забегая вперед, скажу, что с возрастом внешность Марины менялась к лучшему, она выросла, выровнялась. 16-ти лет, будучи еще в гимназии, Марина выкрасила волосы в золотой цвет, что очень ей шло, очки носить бросила (несмотря на сильную слепоту), гимназию кончать не стала. Жила своей внутренней жизнью. 18-ти лет напечатала первый сборник стихов «Вечерний альбом».

Опубликовав в 1910 г. на свои деньги «Вечерний альбом», Марина начинает участвовать в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет». Именно в этом издательстве 1 декабря 1910 г. она познакомилась с поэтом Максимилианом Волошиным. Цветаева тогда подарила ему тот первый свой сборник.

3 декабря 1910 года Волошин посещает дом Цветаевой в Трехпрудном переулке.

М. Волошин. 1914

«…Звонок. Открываю. На пороге цилиндр. Из-под цилиндра безмерное лицо в оправе вьющейся недлинной бороды.

Вкрадчивый голос: “Можно мне видеть Марину Цветаеву?” — “Я”. — “А я — Макс Волошин. К вам можно?” — “Очень!”

(…) Некоторое молчание, смотрит так пристально, что можно бы сказать, бессовестно, если бы не широкая, все ширеющая улыбка явного расположения — явно располагающая.

— А вы всегда носите это?..

— Чепец? Всегда, я бритая.

— Всегда бритая?

— Всегда.

— А нельзя ли было бы... это... снять, чтобы я мог увидеть форму вашей головы. Ничто так не дает человека, как форма его головы.

— Пожалуйста.

Но я еще руки поднять не успела, как он уже — осторожно — по-мужски и по-медвежьи, обеими руками — снял.

— У вас отличная голова, самой правильной формы, я совершенно не понимаю...

Смотрит взглядом ваятеля или даже резчика по дереву — на чурбан — кстати, глаза точь-в-точь как у Врубелевского Пана: две светящиеся точки — и, просительно:

— А нельзя ли было бы уж зараз снять и...

Я:

— Очки?

Он, радостно:

— Да, да, очки, потому что, знаете, ничто так не скрывает человека, как очки.

Я, на этот раз опережая жест:

— Но предупреждаю вас, что я без очков ничего не вижу.

Он, спокойно:

— Вам видеть не надо, это мне нужно видеть.

Отступает на шаг и, созерцательно:

— Вы удивительно похожи на римского семинариста. Вам, наверное, это часто говорят?

— Никогда, потому что никто не видел меня бритой.

— Но зачем же вы тогда бреетесь?

— Чтобы носить чепец.

— И вы... вы всегда будете бриться?

— Всегда.

(…)

Через день письмо, открываю: стихи.

(М. Цветаева. Живое о живом)

М. Цветаева. 1912 г.

Вот то самое стихотворение.

К Вам душа так радостно влекома!

О, какая веет благодать

От страниц «Вечернего альбома»!

(Почему альбом, а не тетрадь?)

Почему скрывает чепчик черный

Чистый лоб, а на глазах очки?

Я заметил только взгляд покорный

И младенческий овал щеки,

Детский рот и простоту движений,

Связанность спокойно скромных поз…

В Вашей книге столько достижений…

Кто же Вы? Простите мой вопрос

Я лежу сегодня — невралгия,

Боль как тихая виолончель…

Ваших слов касания благие

И в стихах крылатый взмах качель

Убаюкивают боль… Скитальцы,

Мы живем для трепета тоски…

Чьи прохладно ласковые пальцы

В темноте мне трогают виски?

Ваша книга странно взволновала —

В ней сокрытое обнажено,

В ней страна, где всех путей начало,

Но куда возврата не дано.

Помню все: рассвет, сиявший строго,

Жажду сразу всех земных дорог,

Всех путей… И было все… так много!

Как давно я перешел порог!

Кто Вам дал такую ясность красок?

Кто Вам дал такую точность слов?

Смелость все сказать от детских ласок

До весенних новолунных снов?

Ваша книга — что весть «оттуда»,

Утренняя благостная весть.

Я давно уж не приемлю чуда,

Но так сладко слышать: чудо — есть!»

Будучи в Москве, Волошин берет с Марины обещание, что она обязательно посетит его гостеприимный коктебельский дом.

И вот в 1911 году, не захотев пойти в восьмой педагогический класс гимназии, Цветаева в апреле уезжает отдыхать в Гурзуф. Оттуда она пишет письма Максу, он ей отвечает, и они договариваются, что Марина, наконец, приедет к нему в гости.

Марина Цветаева
в Коктебеле. 1911 г.
Фото М. Волошина

В этом необыкновенном доме собирались поэты, писатели, художники, музыканты. Обстановка была соответствующей.

Впервые попав в своеобразную, творчески раскрепощающую и вместе с тем очень искреннюю и по-человечески теплую атмосферу волошинского дома, Цветаева не только сразу подружилась со всеми его обитателями, но и постепенно стала освобождаться от многих своих подростковых комплексов, за что была потом очень благодарна хозяину.

И именно там и тогда произошла встреча Марины с её будущим мужем Сергеем Эфроном.

«Она собирала камешки, он стал помогать ей – красивый грустный юноша – с поразительными, огромными…в пол-лица глазами; заглянув в них и всё прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит ей сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, — и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный камень, который она хранила всю жизнь…» (Ариадна Эфрон. Воспоминания).

С. Э.

Я с вызовом ношу его кольцо

- Да, в Вечности — жена, не на бумаге. —

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза — прекрасно-бесполезны! —

Под крыльями распахнутых бровей —

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна.

- Всем вам, кто жил и умирал без страху.

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху.

        Коктебель, 3 июня 1914 г.

М. Цветаева и С. Эфрон. 1911 г.

В январе 1912 года они поженились.

НА РАДОСТЬ
С. Э.

Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги...
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете,
Всe зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете...
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!

Солнце жжет, — на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга...
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!

В этом же году у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).

С дочерью Алей. 1916 г.

«Как дочь поэтессы и девочка вообще даровитая, Аля вначале и вела себя поэтессой: видела необыкновенные сны, сочиняла стихи («Под цыганской звездою любви», — ей было лет семь, она отлично подражала Марине).

Сидя утром в столовой за кофе с моей матерью, она рассказывала, что во сне видела три пересекающихся солнца, над ними ангелов, они сыпали золотые цветы, а внизу шла Марина в короне с изумрудами.

— Нет, знаешь, у нас дети таких поэтических снов не видят. Или ты каши слишком много на ночь съела, или просто выдумываешь.

На другой день, за этим же кофе, Аля рассказывала новый сон. Но теперь это был просто Климка, вез навоз в двуколке.

— Вот это другое дело…

(Б. Зайцев. Из книги «Далекое»)

Н. Мандельштам

Жена поэта Осипа Мандельштама, Надежда, испытывала к ней сложные чувства, но отмечала: «Марина Цветаева произвела на меня впечатление абсолютной естественности и сногсшибательного своенравия. Я запомнила стриженую голову, легкую — просто мальчишескую — походку и голос, удивительно похожий на стихи. Она была с норовом, но это не только свойство характера, а еще жизненная установка. Ни за что не подвергла бы она себя самообузданию, как Ахматова. Сейчас, прочтя стихи и письма Цветаевой, я поняла, что она везде и во всем искала упоения и полноты чувств. Ей требовалось упоение не только любовью, но и покинутостью, заброшенностью, неудачей… В такой установке я вижу редкостное благородство, но меня смущает связанное с ней равнодушие к людям, которые в данную минуту не нужны или чем-то мешают «пиру чувств».

ДИКАЯ ВОЛЯ
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!

Чтобы пел надменный голос:
"Гибель здесь, а там тюрьма!"
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!

Я несусь, - за мною пасти,
Я смеюсь - в руках аркан...
Чтобы рвал меня на части
Ураган!

Чтобы все враги - герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
 Я и мир!

Она была удивительным человеком!
Еще в юные годы жаловалась другу юности Петру Юркевичу: «Я так стремительно вхожу в жизнь каждого встречного, который мне чем-нибудь мил, так хочу ему помочь, «пожалеть», что он пугается — или того, что я его люблю, или того, что он меня полюбит и что расстроится его семейная жизнь. Этого не говорят, но мне всегда хочется сказать, крикнуть: Господи Боже мой! Да я ничего от Вас не хочу. Вы можете уйти и вновь прийти, уйти и никогда не вернуться — мне все равно, я сильна, мне ничего не нужно, кроме своей души!»

О. Колбасина-
Чернова

В 1923 г. в эмиграции с ней встретится литератор, журналист Ольга Колбасина-Чернова и напишет: «Вошла молодая женщина — коричневые волосы челкой, матовая светло-коричневая кожа лица, светлые глаза. Стройная, даже как будто неестественно прямая — «стальная выправка хребта», как сказала она в своем стихотворении о князе Сергее Волконском — слова эти подходили именно к ней. Эта прямость, несгибаемость поражала, она придавала некоторую угловатость ее стремительным движениям и некоторую неженственность. Мягкости не было.

Перетянутое кушаком коричневое платье — всегда носила туго стянутый кожаный пояс на очень тонкой, осиной талии; плечи широкие, костистые. 

М. Цветаева. 1914 г.

Беглый взблеск зеленых глаз, какая-то, я бы сказала звериная, роскось — в сторону: видит вас, но как будто смеясь, как будто прячась от вас, — очень светлых и очень зеленых прозрачных глаз. Это ее повадка (звериная), обижавшая некоторых людей: не смотрит на вас, когда разговаривает. У меня такого впечатления не было ни сразу, ни потом, хотя я очень чувствительна к «не смотрящему прямо глазу». Я всегда чувствовала, что, отводя глаза, она смотрит на вас с интересом, но слегка со стороны, отодвигаясь или приглашает вас следовать за нею — и это даже устанавливало с нею не отчужденность, а какую-то complicité (общность). И еще в них выражалась ее неуловимость, которая всегда в ней присутствовала. Она здесь, но вот уже там — и вот сейчас улетучится».

Ей вторит дочь, Ариадна Чернова-Сосинская, автор рецензий на произведения М. Цветаевой, опубликованных в журналах русского зарубежья: «Фотографии не только плохо передают облик Марины Ивановны, но даже очень меняют его. Виден лишь линейный рисунок ее черт, тонкий с горбинкой нос на широкой светлой плоскости лица, сжатый рот, темные глаза, но совершенно теряется особая лепка ее лица, создававшаяся необычной его окраской. Оно было смуглым, зеленоватые глаза казались светлыми в окружавшем их золотисто-коричневом кольце, губы были темными, почти коричневыми от долгого куренья. Пушистые, стриженые волосы с челкой над самыми глазами, золотые в молодости, с годами темнели и мешались с сединой. Марина Ивановна начала седеть очень рано.

Во всей ее фигуре, тонкой, но не гибкой, — Марина Ивановна держалась необычайно прямо, и талия ее почти всегда была стянута кожаным поясом — выражалась предельная напряженность всех мускулов, всех жил, всей воли. Любимая ее поза нога на ногу, сильный наклон вперед, острый локоть упирается в колено, в руках потухшая папироса. Она была очень близорука, но очков не носила, предпочитая свой собственный мир лица людей в украшающей их дымке, огромное солнце, расплывчатые дали — отчетливому миру беспощадной оптики. Когда ей хотелось что-либо рассмотреть, она подносила к глазам лорнет, и даже этот жест, связанный в нашем представлении со старомодной небрежностью, еще больше подчеркивал предельную интенсивность всего ее существа».

                       ***

Чтобы помнил не часочек, не годок -
Подарю тебе, дружочек, гребешок.

Чтобы помнили подружек мил - дружки -
Есть на свете золотые гребешки.

Чтоб дружочку не пилось без меня -
Гребень, гребень мой, расческа моя!

Нет на свете той расчески чудней:
Струны - зубья у расчески моей!

Чуть притронешься - пойдет трескотня
Про меня одну, да все про меня.

Чтоб дружочку не спалось без меня -
Гребень, гребень мой, расческа моя!

Чтобы чудился в жару и в поту
От меня ему вершочек - с версту,

Чтоб ко мне ему все версты - с вершок,
Есть на свете золотой гребешок.

Чтоб дружочку не жилось без меня -
Семиструнная расческа моя!
2 ноября 1918

Н. Еленев

Историк, искусствовед, прозаик Николай Еленев в статье «Кем была Марина Цветаева?» напишет так: «Марина знала и ощущала всем своим существом, что слово «есть высший подарок Бога человеку». Ничто не ценилось Мариной больше, чем слово. Ни близкие, ни собственная участь, ни временные блага. Для нее оно было, по ее выражению, «стихией стихий». В религиозной философии слово, Логос, — божественная сила творчества и Провидение».

М.Цветаева с семьёй

Дочери Цветаевой Ариадна (слева) и Ирина

В жизни Марины Ивановны Цветаевой было много любви, влюбленностей, привязанностей и путешествий. 
Однако случилось и много самых горьких событий: войны, эмиграция, бедность, голод, смерть дочери Ирины (1917-1920), арест Ариадны, арест и гибель мужа.

С дочерью Алей

Но именно Слово и возможность творить были её опорой и утешением в эти сложнейшие годы.

И ещё сын Георгий (домашнее прозвище – Мур), родившийся в 1925 г.  и наполнивший жизнь невероятной любовью.

Марина Цветаева
с сыном. 1928 г.

Именно о нём счастливая мать пишет из Франции, где они тогда жили, в одном из писем другу семьи: «Мур еще не ходит, но коляску свою возит и, когда ведешь на поводе (в поводу, по-моему, только лошадей!), тянет не хуже доброго дога. Порядочно своеволен, плачусь спичками, которые он постоянно выхватывает и рассеивает. Когда ходит (на поясе), неотторжим от дверных задвижек, шкафных защелок, вообще всего, что торчит и вертится. Песок ест, но тотчас же выплевывает. Больше всего любит крик осла. К морю вполне равнодушен, не смотрит. Алю зовет Ама, причем первое А тянет с минуту, застывая с открытым ртом».

С сыном. 1935 г.

Но теперь всё иначе. Сын вырос. И стихи не пишутся Потому теперь даже эти веские причины не могут спасти её от отчаяния, тоски и безысходности... 

*** 

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный...

        Февраль 1941 г.

Вскоре после начала Великой Отечественной войны, 8 августа 1941 г., Цветаева с сыном эвакуировались из Москвы и оказались в небольшом городке Елабуге. Здесь для неё не было работы. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года».

М. И. Цветаева. 1941 г.

Разрешение было дано, но места в столовой не оказалось, так как она еще не открылась. После возвращения в Елабугу Цветаева поссорилась с сыном, который, по-видимому, упрекал ее в их тягостном положении.

А она ведь всегда была очень чутка к Слову…

На следующий день, 31 августа 1941 г., Марина Ивановна повесилась, оставив три записки: товарищам, поэту Асееву и его семье с просьбами позаботится о сыне и Муру: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Ф. Г. Раневская

Великая актриса Фаина Раневская, знавшая Марину Цветаеву, вспоминала как-то эпизод, случившийся вскоре после возвращения поэтессы из эмиграции. Цветаева переживала тогда нелёгкое время.

«Получила пять тысяч – тогдашнюю зарплату. Еду к Цветаевой, говорю – есть деньги, хочу поделиться – расцвела.

Пачка в сумке – в банковской упаковке, рукой незаметно пытаюсь её разорвать, чтобы поделить пополам, она не поняла (не заметила? – слава Богу) и взяла всю пачку.

– Фаина, спасибо, я знала, что Вы добрая!

Стою замерев – не знаю, что делать, что принесу домой, что скажу? Продаю своё колечко и прихожу домой с зарплатой.

Какое счастье, что я тогда не успела поделить пополам, что отдала всё! После её смерти на душе чувство страшной вины за то, что случилось в Елабуге!»

«Моя всегдашняя мука Марина», – написала Фаина Георгиевна с болью.

Б. Л. Пастернак

Борис Пастернак сказал о ее кончине: «Марина Цветаева всю жизнь заслонялась от повседневности работой, и когда ей показалось, что это непозволительная роскошь и ради сына она должна временно пожертвовать увлекательною страстью и взглянуть кругом трезво, она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах спряталась в смерть, сунула голову в петлю, как под подушку».

Однажды, ещё будучи в эмиграции, она напророчила:

«И к имени моему Марина – прибавьте: мученица»…

Памятник М. Цветаевой в Елабуге

Марина Цветаева похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение её могилы неизвестно.

Памятник Цветаевой в Тарусе

Хотя отпевание самоубийц в русском православии запрещено, в 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой. Основанием послужило прошение к патриарху группы верующих, включая сестру Анастасию и диакона Андрея Кураева.

Отпевание состоялось в день пятидесятилетия кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот.

Памятник в Москве

В Борисоглебском переулке Москвы 26 декабря 2007 года открыт бронзовый памятник Марине Цветаевой, знаменитой русской поэтессе. Авторы проекта – скульптор Нина Матвеева и архитекторы Сергей Бурицкий и Александр Дубовский. Монумент установлен возле дома, где Цветаева жила в 1914-1922 годах и откуда она с семьей уехала в эмиграцию.

Использованы материалы с сайта:

Феодосийский музей Марины и Анастасии Цветаевых http://tsvetayevs.org/

А еще можно прочитать пост о моем путешествии в Тарусу.